Решил сделать себе подарок на Хэллоуин

[turvasatama]

Минуты растягиваются до бесконечности, что бы кануть в небытие с легким щелчком стрелки настенных часов. Ты не можешь видеть их, шелковая лента на глазах стягивает голову пыточным обручем.
Как долго? Как долго ты на коленях?
Руки, заведенные назад, начинают затекать. Онемение уже коснулось кончиков пальцев.
Выгнуться, пытаясь хоть немного ослабить ремень, но ошейник тут же впивается в горло, перекрывая доступ кислороду. А ведь его и так немного. Ремни оплетают грудь, не позволяя сделать полный вздох.
Стягивающий локти и запястья шнур перекинут через крюк в потолке и закреплен таким образом, что сесть полностью на пятки не удается. Тело словно застыло в прерванном на полпути преклонении. Полусогнутая поза не очень мучительна. Первые минут тридцать. А потом словно начинаешь сходить с ума. Все что ты можешь сделать, это рвануться что есть силы и забиться в путах, ощущая как темнеет в глазах от натянутого до предела ошейника.
Жалобный скулеж пробивается через кляп. Хорошо, что дома никого нет, и никто не может этого слышать. Непрошенные слезы пробивают себе дорогу сквозь завязанные глаза и впитываются в шелк.
И ведь за дело. Знаешь что все так, как и должно быть и ты заслужил. Но все равно обидно до слез.
Глухо звякнули ключи в замке. Замираешь испуганно и облегченно. Значит все правильно рассчитано. Если так сильно связал, то он обязательно вернется… сегодня. Звук шагов по паркету коридора, приглушенные в комнате ковром, и снова тишина.
Ничего не видя ты точно знаешь, что он стоит прямо перед тобой.
Если бы не кляп, ты бы обязательно попросил прощения.
Не для того что бы освободиться. Чушь. Но что бы простили. Ибо самая большая боль это знать, что ты расстроил его. Что не оправдал надежд, и ему пришлось тебя наказать. Осознание этого давит сильнее, чем стягивающие тело путы. Именно эта боль невыносима. Глотаешь пережатым горлом непрошенные рыдания, содрогаясь всем телом.
Рука в перчатке касается щеки, и ты тянешься к ней, не обращая внимания на ремни, впивающиеся в кожу.
Внезапно натяжение шнура исчезает, и ты неловко падаешь к его ногам. Тело не слушается, ты бы не смог встать даже если захотел. Ты и говорить то не можешь. Впрочем, тебе еще никто не давал разрешения разговаривать. Он освобождает тебя от пут и кляпа, снимает намокшую от слез повязку с глаз и несет на кровать, осторожно прижимая к себе. Ради этого можно было и подождать.